С визгливым воплем нападающей чайки Дженни налетела на них, ударив алебардой, как косой. Мьюинки рассыпались, шипя и мяукая, и Джон, стряхнув последних, вскочил в седло Оспри. Крохотный мьюинк метнулся за ним и вцепился в стремя, пытаясь ударить всадника в пах маленьким ножом из заостренной раковины. Джон взмахнул рукой (шип на браслете угодил мальчишке в висок) и смахнул мьюинка, как смахнул бы крысу.
Дженни резко развернула коня и погнала его в конец низины, туда, где Гарет все еще взбирался на спину Молота Битвы. С точностью цирковых наездников она и Джон подхватили поводья мощного гнедого мерина с двух сторон, и все трое канули в ночь.
— То, что надо! — Аверсин обмакнул палец в лужу дождевой воды и стряхнул каплю на железную сковороду, опасно покачивающуюся над костром. Удовлетворенный шипением, примял ком кукурузного теста и шлепнул получившуюся лепешку на раскаленную поверхность. Затем поглядел на Гарета, изо всех сил старающегося не закричать, пока Дженни лила ему на рану жгучий настой календулы. — Теперь ты можешь сказать, что видел Аверсина Драконью Погибель улепетывающим от сорока недомерков.
Его перевязанная рука утрамбовала еще одну лепешку, и серый рассвет отразился в стеклах очков, когда он ухмыльнулся.
— Они за нами не погонятся? — слабым голосом спросил Гарет.
— Сомневаюсь. — Аверсин снял кусочек теста с шипастого браслета. — У них сейчас своих мертвецов хватает — ешь не хочу.
Юноша сглотнул, борясь с тошнотой, хотя сам видел орудия, лежавшие на столе в доме мьюинков, и не сомневался в том, что они могли для него означать.
По настоянию Дженни после бегства они перенесли лагерь подальше от пещерной темноты лесов. Рассвет застал их на краю болота. Покрытая ледяными рубцами вода среди черных камышей отражала стальное небо.
Дженни работала холодно и устало, налагая заклятия на лагерь, затем раскрыла свою лекарскую сумку, поручив Джону заняться завтраком. Гарет порылся в своем багаже, ища искривленные треснувшие очки, чудом выжившие в памятной битве среди руин на севере, и теперь они косо и печально сидели на кончике его носа.
— Раньше они были тихим народцем, — продолжал Аверсин, подходя к скарбу, на котором сидел юноша, в то время как Дженни перевязывала его изрезанные ноги. — Но когда королевские войска ушли из Уинтерлэнда, их селения стали грабить бандиты — забирали все подчистую. Для вооруженного мужчины мьюинки никогда не были противниками, но всей деревней они могли кого-нибудь растянуть, а еще лучше — выждать, пока уснет, и перерезать горло спящему. В голодные времена одной бандитской лошадью вся деревня могла питаться неделю. Я думаю, началось это именно с лошадей.
Гарет снова сглотнул; вид у него был, как у больного.
Джон взялся обеими руками за выложенный металлическими пластинами пояс.
— Обычно они нападают перед рассветом, когда спишь без задних ног. Поэтому я и переменил стражу — чтобы они имели дело не с тобой, а со мной… Тебя ведь шептун выманил из лагеря, так?
— Я… Да, наверное. — Гарет уставился в землю, тень легла на его осунувшееся лицо. — Я не знаю. Это было что-то…
Дженни почувствовала, как он содрогнулся.
— Да я сам их видел всего раз или два… Джен?
— Раз, — коротко ответила она, ненавидя память об этих хнычущих тварях, крадущихся из темноты.
— Они принимают любую форму, — сообщил Джон, садясь на землю рядом с ними и обхватив руками колени. — Так вот, один из них прикинулся Дженни; хорошо еще, что она спала рядом… Полиборус говорит в своих «Аналектах»… если, конечно, тот обрывок не был из Теренса, «О призраках»… что они влезают в мечты человека и принимают образы, которые там видят. Так вот из Теренса — или все-таки из Полиборуса?.. но не Кливи — для Кливи это было бы слишком точно! — … словом, я понял, кем бы они ни были, а раньше встречались реже.
— Не знаю, — тихо сказал Гарет. — Я, например, о них вообще ничего не слышал. Как и о мьюинках. Оно заманило меня в лес и напало… Я побежал… но дорогу в лагерь уже не нашел… потом увидел свет в этом доме… — Он замолчал и передернул плечами.
Дженни закончила перевязку. Раны были неглубокие, как и те, что усеивали руки и лицо Джона, но среди ножевых порезов попадались подковообразные оттиски человеческих зубов — оружия не менее опасного, чем отравленные стрелы, во всяком случае в этом климате. Дженни тоже куснули несколько раз, кроме того, мышцы ее сводило судорогой усталости — вот о чем, надо полагать, ни разу не поминали баллады Гарета. А опустошенность после убийства — словно только что сплела заклинание смерти! Об этом, конечно, тоже ни слова… В балладах положено убивать с безмятежной, благородной храбростью…
Сегодня она умертвила по меньшей мере четыре существа, виноватых лишь в том, что они родились и выросли в людоедском племени, а скольких еще искалечила… Эти тоже обречены — либо загниют раны, либо добьют свои же собратья.
Чтобы выжить в Уинтерлэнде, ей пришлось стать весьма умелой убийцей. Но чем больше занималась она целительством, чем больше узнавала магию и жизнь, из которой магия возникла, тем большее отвращение испытывала она к искусству убийства. Слишком часто видела она, чем оборачивается смерть для тех, кто идет на убийство с пренебрежением и без колебаний.
Серые болотные воды светлели, отражая заоблачный рассвет. С мягким взмахом сотен крыльев поднялись с ночевок дикие гуси — снова искать дорогу в бесцветных небесах. Дженни вздохнула, усталая до последней степени. Пока они не пересекли великую реку Уайлдспэ, об отдыхе можно было только мечтать.