Гарет откачнулся и стал смотреть в сторону. Некоторое время он ехал молча, потом спросил:
— Откуда им это известно?
Она покачала головой.
— Может быть, читают мысли. А может быть, они — всего лишь зеркало, не сознающее, что оно отражает. И заклятиями мы их связать не можем, потому что не знаем их сущности.
Он нахмурился, озадаченный.
— Их — чего?..
— Их сути, их внутреннего бытия. — Она натянула поводья как раз перед длинной извилистой вмятиной, где вода лежала среди деревьев, словно мерцающая змея. — Вот, например, кто ты, Гарет из рода Маглошелдонов?
Он вздрогнул, и она снова прочла страх и вину в его глазах.
— Я… — заговорил он, запинаясь. — Я — Гарет из… из рода Маглошелдонов. Это такая провинция в Белмари…
Дорогу заливали вечные лесные сумерки. Дженни пристально взглянула в глаза юноши.
— А если бы ты родился не в этой провинции, был бы ты Гаретом?
— Э… Конечно, я бы…
— А если бы ты не был Гаретом? — с нажимом продолжала она, не давая ему отвести взгляд. — Мог бы ты стать собой? Если бы ты искалечился, заболел проказой, лишился бы признаков пола — кто бы ты был тогда?
— Не знаю…
— Знаешь.
— Перестань! — Он попытался вырваться — безуспешно. Ее мысленная хватка стала жестче, Дженни уже проникала в его разум, предъявляя ему его самого: живой калейдоскоп образов, заимствованных из тысяч баллад, обжигающие желания юности, незажившие раны от каких-то горчайших измен и — самое главное — клубящуюся тьму едва выносимого страха. Она двинулась в эту темноту. За неясной ложью, сказанной в Холде, скрывался некий больший грех. «В самом деле преступление, — удивилась она, — или нечто кажущееся ему преступлением?»
— Перестань! — снова закричал Гарет. Отчаяние и ужас звучали в его голосе. На секунду она увидела себя его глазами: безжалостный взгляд, лицо — белое, как костяной клин, вбитый между двух черных потоков волос. Она вспомнила, как Каэрдин впервые проделал с ней то же самое, и поспешно отпустила Гарета. Он отвернулся, прикрывая лицо, тело его сотрясала дрожь.
После некоторого молчания Дженни сказала мягко:
— Извини. Но это и есть сердцевина магии, ключ к любому заклятию — понять сущность, назвать настоящее имя. Вот тебе правда о шептунах и о ведьмах в придачу.
Дженни тронула лошадь, и они снова двинулись вперед; копыта месили чайного цвета ил. Она продолжала:
— Все, что ты можешь сделать, это спросить себя, — а может ли такое быть, чтобы зовущий тебя действительно оказался в лесу.
— В том-то и дело, — сказал Гарет. — Она вполне могла. Зиерн… — Он остановился.
— Зиерн? — Это было то самое имя, которое он бормотал в полусне, отшатнувшись в Холде от прикосновения Дженни.
— Леди Зиерн, — после некоторого колебания сказал он. — Любовница короля.
Сквозь полосы грязи и дождя его лицо стало гвоздично-розовым. Дженни вспомнила странный смутный сон, темноволосую женщину и ее звонкий смех.
— Ты ее любишь?
Гарет покраснел еще больше. Придушенным голосом он повторил:
— Это любовница короля. Но не королева. Они не венчаны.
«Как мы с Джоном», — подумала Дженни, внезапно поняв причину неприязни Гарета к ней.
— В каком-то смысле, — чуть позже продолжил Гарет, — мы все влюблены в нее. Это первая леди двора, самая прекрасная… Мы слагаем о ее красоте сонеты…
— А она тебя любит? — продолжала допытываться Дженни, но Гарет замолчал на время, направляя коня вверх по каменистому склону на ту сторону впадины.
В конце концов он ответил:
— Я… я не знаю. Иногда мне кажется… — Он тряхнул головой. — Она пугает меня, — добавил он. — Кроме того, она ведьма, видишь ли…
— Да, — мягко сказала Дженни. — Я это предполагала, когда ты говорил о ней в Холде… Так ты боялся, что я похожа на нее?
Казалось, он поражен сказанной ею нелепостью.
— Но ты совсем на нее не похожа. Она… так прекрасна… — Гарет оборвал фразу, покраснев всерьез, и Дженни рассмеялась.
— Не беспокойся. Я уже привыкла к тому, что вижу в зеркале.
— Да нет, ты тоже красива, — запротестовал он. — Но… может быть, прекрасна — не совсем точное слово…
— Да ты скажи — безобразна. — Дженни улыбнулась. — Будет куда точнее.
Гарет упрямо потряс головой. Честность не позволяла назвать ему Дженни прекрасной, а выразить галантно то, что он хотел сказать, ему мешала неопытность.
— Красота… Да дело даже не в красоте, — сказал он наконец. — Просто она совсем другая. Она искусна в колдовстве, бесчувственна, ее не интересует ничего, кроме ее власти.
— Тогда она похожа на меня, — сказала Дженни. — Я тоже кое-что смыслю в своем ремесле, а бесчувственной меня называли еще девчонкой, когда я вместо того, чтобы играть с другими детьми, сидела вечерами перед свечой и вызывала образы в пламени. Что до остального… — Она вздохнула. — Ключ к магии — магия. Чтобы стать магом, ты должен быть им. Так обычно говорил мой учитель. Жажда власти забирает все, что у тебя есть, не оставляет ни времени, ни сил — ничего. Мы уже рождаемся с зерном власти внутри, нас гонит голод, которого не утолить. Знания… власть… узнать, что за песню поют звезды, собрать все силы творения в одной руне, начертанной в воздухе, — вот наша жизнь. И мы всегда одиноки, Гарет…
Некоторое время они ехали в молчании. Железноствольные леса вокруг были исполосованы ржавчиной умирающего года. В убывающем свете дня Гарет выглядел старше своих лет: он заметно осунулся, события последних дней и усталость оставили землистые следы под глазами. В конце концов он повернулся к ней и спросил: