— Я имею в виду — этим вечером.
Гарет печально оглядел поляну и свои промокшие рукава.
— Когда мне было пить? — сказал он. — А что случилось?
Дженни провела пальцем по ободку кружки. Ночным зрением она различала уже вязкое движение зеленоватых искорок в прозрачной жидкости.
— Вода, что ли, испортилась? — встревоженно спросил Гарет. — Была же хорошая…
Дженни подняла чашку и выплеснула содержимое на землю.
— Где была Зиерн, когда ты вышел к источнику?
Сбитый с толку, Гарет покачал головой.
— Не помню. Все это было как во сне…
Он огляделся, но Дженни-то прекрасно понимала, что грязная, темная, истоптанная поляна весьма мало напоминает то волшебное место, где Гарет оказался всего час назад.
Наконец он сказал:
— Кажется, она сидела там, где сейчас стоишь ты, — у родника.
«Думали, я не замечу, что трупы начинены ядом», — всплыли в памяти слова Моркелеба. Да и Дромар, помнится, сказал однажды, что дракона не отравишь…
Дженни наклонилась над ведром и поднесла пальцы к поверхности воды. Смрад смерти поднимался над ней, и Дженни содрогнулась от ужаса и отвращения, как будто вода обратилась в кровь от ее прикосновения.
— Но зачем? — Сидя перед костром на корточках, Гарет обернулся к Джону, лежащему в нескольких футах от него в гнезде из медвежьих шкур и потрепанных пледов. — Она же сама хотела, чтобы ты убил дракона! — Гарет раскрыл бумажный фунтик с кофе, который они прихватили из Бела, прикинул, что оставлять там уже больше нечего, и вытряхнул остаток в булькающий котелок. — Она же не знала, что Дженни теперь представляет для нее какую-то опасность. Зачем ей нужно было нас отравить?
— Полагаю, — сказал Джон, с великой бережностью приподнимаясь на локте и поправляя очки, — чтобы не дать нам вернуться в Бел с новостями о смерти дракона до того, как она вынудит твоего папашу обвинить гномов еще в чем-нибудь. Она-то думала, что дракон мертв. Его самого она бы, конечно, не увидела ни в кристалле, ни в чаше воды, а нас — пожалуйста, избитых, но живых. Что тут еще можно было подумать!
Да, это верно… — Гарет раскатал засученные рукава и еще раз обернул плащ вокруг плеч. Утро выдалось туманным и холодным, а юноша изрядно вспотел, разбирая заваленный ход в обрушенный крытый колодец рядом с лагерем.
— Я сомневаюсь, что она хотела отравить и тебя тоже, — продолжил Джон. — Если бы ей это было нужно, она бы не стала тебя там дожидаться.
Гарет покраснел.
— Она не этого дожидалась, — буркнул он.
— Разумеется, — сказал Джон. — Мертвый ты ей не нужен. Мало того, если ты умрешь — она теряет все.
Юноша нахмурился.
— Конечно, теряет… Ей нужно, чтобы я был под ее властью и ни во что не вмешивался. Она и Поликарпа поэтому убрала с дороги. И если бы она убила вас, я бы ей еще понадобился в Беле — подтвердить, что дракон по-прежнему сидит в Бездне. А сама она тем временем постаралась бы избавиться от гномов. — Он ожесточенно шмыгнул носом и протянул сбитые и в мозолях руки к костру. — Может быть, она бы даже использовала Бонда и меня как свидетелей — сказать, что это она убила дракона. А потом убедила бы отца подарить ей Бездну. — Гарет вздохнул, горько скривив рот. — А я-то думал, что натянуть веревку через тропу — это предел вероломства.
Он поставил сковороду на огонь; в бледно-канареечных отсветах лицо его выглядело совсем взрослым.
— Ну, — мягко сказал Джон, — дело не только в этом, Гар.
Он взглянул на Дженни. Та сидела в тени недавно расчищенного хода в крытый колодец. Не дождавшись от Дженни ни слова, Джон вновь повернулся к Гарету.
— Как долго, ты думаешь, протянет твой отец под властью Зиерн? Я не знаю, какими там заклинаниями она его опутала, но как выглядят умирающие люди, я видел не раз. А она, при всей ее власти, всего лишь любовница. Фаворитка. Ей нужна Бездна — как собственное владение, и ей нужно золото гномов.
— Отец бы все это дал ей, — тихо сказал Гарет. — А что касается меня… Допустим, я у нее в запасе, если он вдруг умрет. — Он побросал мягко зашипевшие лепешки на сковороду. — Но тогда ей придется уничтожить еще и Поликарпа независимо от того, настраивал он меня против нее или нет. Цитадель охраняет Бездну с тыла.
— Не только поэтому. — Джон снова лег на спину и сложил забинтованные руки на груди. — Поликарп — племянник короля и, следовательно, реальный соперник.
— Чей? — ошарашенно спросил Гарет. — Мой?
Джон качнул головой.
— Ребенка Зиерн.
Ужас, отразившийся на лице юноши, был сильнее ужаса смерти, сильнее (со странным равнодушием подумала Дженни) ужаса очутиться под властью молодой чародейки. Гарету, казалось, стало дурно от одной только этой мысли. После долгого молчания он сказал:
— Ты имеешь в виду — ребенка… от моего отца?
— Или от тебя. Какая разница, если речь идет о праве наследования. — Забинтованные руки согнулись; Джон близоруко взглянул на онемевшего Гарета, машинально снимавшего вилкой лепешки со сковороды. Тихим и чуть ли не скучным голосом Джон продолжал: — Но, видишь ли, пробыв так долго под властью Зиерн, твой отец вряд ли уже сможет иметь детей. А ей нужен ребенок, если она в самом деле желает править.
Дженни отвела от них взгляд, думая о том, что стало бы с этим ребенком. Подобно Гарету, она вдруг испытала приступ дурноты при одной только мысли об этом. Конечно, Зиерн не выпила бы душу собственного ребенка, как она сделала это с королем и с Бондом, но наверняка подавила бы волю, превратила в жалкое, беспомощное существо, не отходящее от нее ни на шаг… Кому, как не Дженни, было знать, чем отзывается потом в человеке задушенное детство!