Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель - Страница 21

— И я сомневаюсь, что они и вправду были подруги. Бог знает, как они вообще сошлись. Даже слепой увидел бы, что миссис Рэн — женщина не ее круга. Готова держать пари, что Рэн — не настоящая ее фамилия. Муж — пьяница, не выпускал ее из дому; чтобы купить новую юбку, ей приходилось уходить тайком, когда он отправлялся в свой клуб. Я думаю, вас больше заинтересует другая ее подруга — мисс Селестина дю Бо, хотя, сказать по правде… — Модистка дерзко подмигнула. — Мисс дю Бо — такая же француженка, как и я.

Весьма позабавленный этим признанием, Эшер все же счел нужным выразить неодобрение такого рода уловкам и вскоре покинул заведение мадемуазель ля Тур.

По адресу, оставленному Селестиной дю Бо на тот случай, если счета будут пересылаться ей, а не какому-либо ее поклоннику, располагалась табачная лавка, кстати, в двух шагах от станции подземки, то есть добраться сюда можно было из любого конца Лондона. А Валентин Кальвар оставил модистке адрес пивной на Бэйсуотер-роуд — оба вампира предпочитали получать корреспонденцию лично.

— Получала ли мисс дю Бо письма для кого-нибудь еще? — спросил Эшер, выкладывая полкроны на прилавок красного дерева. Юный клерк бросил нервный взгляд в глубь лавки, где хозяин смешивал высшие сорта табака — для джентльменов.

— Для мисс Хлои Уотермид и мисс Хлои Уинтердон, — понизив голос, ответил юноша и вытер остренький нос. — Она заходила… иногда два раза в неделю и всегда перед самым закрытием.

— Хорошенькая? — рискнул Эшер.

— Что-то сногсшибательное. Ростик маленький — этакая карманная Венера. Светлая, как шведка, а глаза, по-моему, карие, и одета всегда как куколка. Но никто к ней никогда не приставал, хотя она часто приходила с таким кавалером… Суровый малый и всегда в накрахмаленной рубашке.

— Имя? — Эшер выложил на прилавок еще полкроны.

Юноша снова бросил быстрый взгляд на громоздкую фигуру хозяина.

— Никогда не слышал, — шепнул он, отодвигая монету Эшеру.

— Возьмите себе, — шепнул Эшер, беря с прилавка пачку русских сигарет, приобретение которой, собственно, и было поводом для разговора, и покинул табачную лавку под аккомпанемент дверного колокольчика.

Дальнейшее изучение могилы Лотты мало что дало. Проникнуть днем на территорию кладбища оказалось обескураживающе легко. Узкая аллея между рядами гробниц была абсолютно пуста и тонула во влажном мраке. Кто угодно мог войти и беспрепятственно расчленить любой труп, не говоря уже о таких мелочах, как пронзить сердце или отрезать голову.

Сквозь открытую дверь в усыпальницу просеивался зеленоватый полусвет, но Эшер счел нужным осмотреть каждый квадратный дюйм гроба и ниши с помощью электрической лампы на сухой батарее — неуклюжего устройства, пронесенного им под широким пальто. Ему удалось отыскать то, что вполне могло оказаться остатками осинового колышка, и, завернув находку в ткань, он спрятал ее в карман для более подробного изучения. В дальнем углу усыпальницы Эшер обнаружил мерзкую груду костей, волос и деталей корсета в остатках истлевшей пурпурной материи — надо полагать, бывшую хозяйку гроба, перешедшего затем во владение Лотты.

Остаток первой половины дня он провел в приемной «Дейли мейл», изучая некрологи, полицейские сообщения и светскую хронику, сравнивая встречающиеся имена с теми, что были извлечены из бумажного хлама в комнате Лотты и из гроссбуха мадемуазель ля Тур. Как выяснилось, бедный Томас Гоби был «унесен болезнью» всего два месяца спустя после того, как оплатил шелковый коричневый костюм. Эшер записал адрес — Олбани, а также имена братьев, сестры, родителей и невесты покойного.

Поражало совпадение имен — во всяком случае, за последние семь-восемь лет. Бедный Берти Уэстморленд был не единственным из беспутной компании дружков Лотты, посылавших приглашения и покупавших ей безделушки, хотя расплатиться в полной мере, кажется, пришлось только ему.

Другие оказались удачливее. Альберт Уэстморленд умер в 1900 году, а достопочтенный Фрэнк Эллис (еще один поклонник Лидии, так ни разу и не встреченный Эшером) приобрел для Лотты зеленый вечерний костюм в 1904-м. Кто знает, сколько еще молодых людей поддерживали связь с вампиршей!

Он содрогнулся при мысли о том, как близко была Лидия к этой невидимой чуме, и мысленно поблагодарил чопорных дам высшего света за четкую границу, проведенную ими между девушками из хороших семей и женщинами, с которыми юноши из тех же хороших семей развлекались в промежутках между галантными ухаживаниями за будущими невестами.

Лидии было тогда восемнадцать. В ту пору она жила в оксфордском доме отца и слушала лекции вместе с маленькой группой самервильских студентов, интересующихся медициной. Другие девушки болезненно реагировали на вечные комментарии и шуточки старшекурсников и деканов. Лидию в этом смысле всегда выручали ее незлобивость и рассеянность. Она была искренне удивлена яростью отца, когда предпочла обучение поездке в Лондон на ярмарку благородных невест. Имей она брата или сестру, отец бы, наверное, лишил ее наследства. Даже ее дядя, декан Нового колледжа, обычно ее поддерживавший, был скандализирован выбором специальности. Женское образование — это, конечно, хорошо, но он-то имел в виду словесность, классическую литературу, но уж никак не вскрытие трупов и изучение работы органов размножения.

Эшер слегка усмехнулся, вспомнив, как старый женоненавистник Хорис Блейдон встал в конце концов на ее сторону. «Даже распроклятая девчонка способна понять, что я сейчас делаю!» — обрушивался он на смущенных студентов на лекции по патологии крови… Хотя нет, распроклятой девчонкой он называл Лидию где угодно, только не на лекциях. И старик бы все равно относился к ней именно так, даже если бы его собственный сын не был безумно влюблен в Лидию.