Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель - Страница 47

Конечно, еще в начале карьеры он утратил наивность, как бы проникнув взглядом под безмятежно светлую поверхность пруда. Его знакомство с министерством иностранных дел и теневой стороной сбора информации, мрачные драмы, в которые вовлек Эшера проклятый департамент, заставили его сделать это. Однако под одной тайной жизнью, оказывается, скрывалась еще и другая. Как если бы, зная о рыбах, движущихся под поверхностью пруда, он обнаружил вдруг чудовищ, обитающих в илистой мути у самого дна.

Эшер проспал до вечера в своей маленькой комнатке, располагавшейся под высокой черепичной крышей отеля, затем в задумчивом расположении духа умылся, оделся и сел за письмо Лидии — о том, что добрался благополучно. Письмо было адресовано одному из его студентов, согласившемуся передавать почту для мисс Мерридью. Послание таким образом придет с суточным запозданием, но он рассудил, что лучше потерять день, чем позволить вампирам выследить Лидию. После легкого ужина в кафе он исследовал площадь Невинных Младенцев, находившуюся возле огромных рынков в центре города, где когда-то располагались лишь церковь да прилегающее к ней кладбище.

Теперь там была площадь с фонтаном в стиле Возрождения, ограниченная серой тушей крытого рынка — с одной и коричневыми меблирашками — с остальных трех сторон. Исидро говорил, что вампир церкви Невинных Младенцев спал в усыпальнице — точно так же, как Райс Менестрель спал в усыпальнице старой церкви Сент-Джайлза возле реки в то время, когда город еще не разросся до такой степени, чтобы обитатели его перестали замечать друг друга и уж тем более незнакомцев с бледными лицами, движущихся в ночной толпе…

И вот, стоя теперь рядом с Исидро и напряженно вслушиваясь в приближающиеся почти неслышные шаги за дверью, Эшер размышлял, не сохранилась ли эта усыпальница под землей подобно подвалу под домом Кальвара в Ламбете — забытая всеми, кроме тех, кому нужно надежное укрытие от солнечного света.

Вампиры могли это знать. Это и многое другое. Осмотрев площадь Невинных Младенцев, он направился затем по рю Сен-Дени к серой глади реки, мерцающей между сизыми домами по обоим берегам. Для этих берегов весь этот ошеломительно чистый город с его незапятнанными улицами и осенней ржавой листвой каштанов был всего лишь тонкой корочкой на темной трясине прошлого.

Эшер постоял на набережной Сены, разглядывая серую путаницу мостов вверх и вниз по течению, готический лес шпилей, толпящихся на Иль де ля Сите, и квадратные дремлющие башни собора Нотр-Дам. А под ними на мостовой виднелись массивные чугунные решетки, перекрывающие путь в подземный лабиринт парижской канализации.

— Сточные трубы? — Элиза де Монтадор наморщила длинный нос в гримаске отвращения; ее бриллианты мигнули в сиянии газовых рожков. — Какой вампир в здравом уме станет посещать сточные трубы?! Брр!

Она притворно содрогнулась. Все ее жесты (отметил про себя Эшер) были театральны — явная имитация человеческих манер, словно ей пришлось учить их заново. Уж лучше откровенная невозмутимость дона Симона — он, кстати, стоял за спинкой ее дивана, положив на резное дерево руки в серых перчатках, более неподвижный, чем когда-либо (окаменелый за несколько столетий, как сказала бы Лидия).

— Вы когда-нибудь там охотились? — Хотя никто из прочих вампиров в этом длинном с золочеными обоями салоне к ним не приближался, Эшер слышал за спиной их тихие быстрые голоса, похожие на шелест ветра. Они со сверхъестественной быстротой играли в карты и сплетничали. Сидя в кресле времен Луи XVI как раз напротив Элизы, Эшер чувствовал, что они поглядывают на него и прислушиваются, как могут прислушиваться одни лишь вампиры. Было в них что-то от насмешливо-гибких акул, — кружащих у поверхности в полной уверенности, что берега пловец просто не успеет достичь. В углу салона высокая девушка, чьи смуглые плечи темнели, как бронза, над устричными тонами платья, играла на фортепьяно — Чайковский, но в какой-то странной синкопированной чувственной манере.

— Чтобы заработать ревматизм? — Элиза рассмеялась ненатурально и принялась обмахиваться веером из лебединых перьев.

— И ради чего, наконец? — Один из грациозных молодых людей, составляющих ее свиту, небрежно оперся на край дивана. Волосы у него были каштановые, глаза — светло-голубые, черты лица — приятно-округлые. Такое впечатление, что Элиза творила птенцов, исходя исключительно из смазливости исходного материала. Подобно остальным ее птенцам, одет он был по последнему слову моды; его черный вечерний костюм эффектно оттенял белизну рубашки и бледность лица. — Ради какого-нибудь мусорщика, убить которого можно без разговоров и не подкрадываясь? Что же в этом приятного? — Он улыбнулся Эшеру, блеснув клыками.

Элиза пожала алебастровыми плечами.

— Во всяком случае, их инспекторы весьма тщательно считают мусорщиков, когда те уходят вниз и когда выходят наверх. Все они канальи, как говорит Серж, и охотиться на них и впрямь не очень приятно. — Она улыбнулась; зеленые глаза вампирши алчно мерцали, как у сладкоежки, почуявшей заветное лакомство. — Там внизу восемьсот миль сточных труб! Он бы высох, как чернослив, этот Великий, Ужасный, Древний Вампир Парижа, которого никто никогда не видел…

— Как насчет катакомб? — мягко спросил дон Симон, не обращая внимания на насмешливый тон. Странное молчание возникло в комнате. Фортепьяно смолкло.

— Конечно, все мы там побывали. — Смуглая девушка встала из-за инструмента и направилась к ним с ленивой нарочитой медлительностью, что выглядело не менее опасно, чем обычная стремительная грация вампиров. Инстинктивно Эшер сосредоточил внимание на идущей, чувствуя, что она в любой момент может пропасть из виду. Все здесь говорили по-французски (причем речь Исидро, как он и предупреждал, была не только старомодной, но и отличалась какой-то странной детской напевностью), однако фразу девушка произнесла на английском, да еще и с явным американским прононсом. Несмотря на подчеркнутую неторопливость движений, она оказалась за креслом Эшера гораздо быстрее, чем он мог это предположить; ее маленькие руки праздно скользнули по его плечам, как бы оценивая его сложение сквозь толстую шерсть пальто. — Там тоже считают и рабочих, и туристов. Ты ведь пряталась там, Элиза, во время осады, так ведь?