Какое-то время тишину нарушали лишь стоны ветра в разрушенном венце башни да дробь дождя по стенам. Но если бы даже Дженни не умела видеть в темноте, как кошка, она бы все равно почувствовала, что Джон не спит. Мышцы его были напряжены. Кто-кто, а он-то понимал, как тонка была грань, отделявшая его от смерти, когда он дрался с Золотым Драконом Вира. Рука Дженни ощущала грубые твердые края шрама на его спине.
— Джен, — сказал он наконец. — Мой отец рассказывал, что, когда пришли Ледяные Наездники, дед сумел поднять четыре-пять сотен ополчения. Они выдержали трудный бой на краю океана и еще совершили переход, чтобы разбить укрепления разбойничающих королей на западных дорогах. А когда эти мерзавцы оседлали Восточный Тракт, ты помнишь, скольких нам удалось поднять? Меньше сотни, Джен, и двенадцать человек из них мы потеряли в той стычке…
Он повернул голову; угли, тлеющие под сугробом пепла в очаге их маленькой спальни, вплели нити сердолика в его длинные, до плеч, спутанные волосы.
— Джен, так не может продолжаться. Ты знаешь сама, что не может. Мы все время слабеем. Земли, на которых закон еще властен, съеживаются. Каждый раз, когда какая-нибудь ферма уничтожается волками, или бандитами, или Ледяными Наездниками — одним щитом на стене становится меньше. Когда очередная семья снимается и уходит на юг продавать себя в рабство, мы, оставшиеся, слабеем. Да и сами законы слабеют точно так же. Кто их теперь знает! Ты думаешь, если я прочел охапку томов Дотиса и несколько страниц Полибоусовой «Юриспруденции», которые нашел забитыми в щель, я от этого стал ученым? Мы нуждаемся в королевской помощи, Джен. Если мы не поможем друг другу в течение жизни этого поколения — конец и нам, и им.
— Как ты им собираешься помогать? — спросила Дженни. — Сорвав свое мясо с костей? Что станет с твоими людьми, если дракон победит?
Щекой она почувствовала, как шевельнулось его плечо.
— С тем же успехом меня могут убить волки или бандиты на следующей неделе — так что же? Я могу упасть и со старины Оспри и сломать себе шею.
Когда Дженни прыснула, представив себе эту картину, он добавил печально:
— В точности как мой отец.
— Твой отец не придумал ничего лучшего, чем влезть на лошадь в стельку пьяным, — сказала она. — Интересно, что бы он сделал с нашим юным героем?
Джон рассмеялся в темноте.
— Съел бы его за завтраком!
Семнадцать лет, десять из которых были связаны с Дженни, окончательно примирили его с человеком, которого он ненавидел с детства. Джон притянул ее поближе, поцеловал волосы.
— Я должен это сделать, Джен. Это не займет много времени.
Особенно яростный порыв ветра сотряс древний остов башни, и Дженни натянула на голые плечи лоскутное одеяло. «Месяц, — прикинула она. — Может быть, даже немножко больше». Это бы дало ей возможность снова заняться заброшенной медитацией, возобновить учебу, которой она слишком часто в последнее время пренебрегала, чтобы почаще бывать в Холде — с ним и с сыновьями.
«Чтобы стать магом, нужно быть магом, — говаривал Каэрдин. — Единственный ключ к магии — сама магия». Она знала, что так и не достигла его уровня, даже тогдашнего, когда он был восьмидесятилетним стариком, а сама она — жалкой некрасивой худышкой четырнадцати лет. Часто она удивлялось, почему все так вышло: то ли потому, что Каэрдин уже слабел, когда взял ее последним своим учеником, или же потому, что сама она никуда не годилась. Лежа без сна в темноте, прислушиваясь к ветру или к пугающему молчанию вересковых пустошей (что было гораздо хуже), Дженни иногда разрешала себе признаться: все, отдаваемое Джону и мальчишкам, что спят сейчас, свернувшись калачиком, в спальне наверху, она отнимала у колдовской силы.
Так ей и не удалось поделить свое время между магией и любовью. Через несколько лет ей будет сорок. Десять лет растратила она, разбрасывая дни широко, как крестьянин разбрасывает семена в летнем зное, вместо того чтобы умножать и копить свою силу… Она положила голову на плечо Джона, и рука, обнявшая ее, была тепла. Потеряй она все это — достигла бы она уровня старого Каэрдина? Иногда ей казалось, что достигла бы…
За время отсутствия Джона надо наверстать упущенное, заняться как следует, не отвлекаясь. Снега уже будут глубоки, когда вернется Джон.
Если он вернется.
Тень Дракона Вира, казалось, снова накрыла ее, испещрив небо, — и подобно ястребу устремилась на околицу Большого Тоби. Болезненно сжалось сердце при воспоминании, как Джон кинулся вперед, под эту нисходящую с небес тень, пытаясь достичь оцепеневшей в ужасе ребятни. Металлическая вонь изверженного огня, казалось, снова обжигает ей ноздри, визг эхом отдается в ушах…
Двадцать семь футов… Это значит, от плеча дракона до земли такая же высота, как от плеча взрослого мужчины, и столько же с четвертью от земли до крестца.
А тут еще не к добру вспомнился ей уклончивый взгляд Гарета.
После долгого молчания она сказала:
— Джон…
— Да, милая?
— Когда ты отправишься на юг, я хочу идти с тобой.
Она почувствовала, как отвердели его мышцы.
Прошла почти минута, прежде чем он ответил ей, и она услышала в его голосе борьбу между тем, чего ему хотелось, и тем, что он считал разумным.
— Ты же сама говоришь, что зима будет суровая… Думаю, одному из нас надо остаться.
Джон был прав, и она это знала. Даже шерсть у ее котов была особенно густа этой осенью. Месяц назад она с беспокойством наблюдала, как птицы поспешно и неслыханно рано готовятся к перелету. Все предвещало голод и снег с дождем и, как следствие, вторжение варваров через скованный льдом океан.