— Да не помогут ей ваши зелья! Он и без вас обойдется…
Хотела бы она знать, откуда это стало известно Джону. Хотя Джон всегда понимал ее лучше, чем кто-либо.
Моркелеб исцелил ее по-драконьи, как сама она когда-то исцелила его. Тело восстанавливалось быстро: яды выжигали сами себя в венах, воспаленные раны, оставленные жадными ртами твари, затягивались, оставляя округлые зловещие рубцы размером с ладонь. «Это уже на всю жизнь, — разглядывая их, думала Дженни. — Как шрамы Джона…»
Разум восстанавливался куда медленнее. Раны, нанесенные Зиерн, затягиваться не желали. И хуже всего было сознание, что чародейка права: всю жизнь Дженни губила свой талант, и не потому, что судьба лишала возможностей развить его, а просто из трусости.
«Все твое принадлежит тебе, — когда-то сказал Моркелеб. — Стоит лишь протянуть руку».
И она понимала, что так оно и есть.
Чуть повернув голову, из-под дощатого навеса можно было видеть дракона, возлежащего у дальней стены в негреющих лучах солнца. Тысячи звучащих нитей соединяли теперь их души, разумы и жизни.
Однажды Дженни спросила, почему он не покинул Цитадель и зачем ему было нужно лечить ее.
«Ведь Камень взорван, — сказала она. — Тебя больше ничего не связывает с этим местом».
И тут же ощутила, как шевельнулось раздражение в его душе.
«Я не знаю, колдунья. Сама себя ты исцелить не можешь, а я не хочу видеть тебя искалеченной».
Однако слова-образы, возникавшие в ее мозгу, были окрашены не только раздражением; сквозили в них и память о недавних страхах, и тайное смущение.
«Но почему? — спросила она. — Ты же сам часто говорил, что драконам чужды дела людей».
Его чешуя встопорщилась с сухим шорохом и улеглась снова. Дженни помнила, что драконы не лгут. Вот только правда их подобна лабиринту — слишком уж легко в ней заблудиться.
«Так оно и есть, — ответил он. — Так было и со мной, пока ты не исцелила меня. Моя магия разбудила твою, но и ты разбудила во мне что-то такое, чему нет названия на языке драконов. Видно, не одна только сила Камня запрещала мне лететь на север. Я не хочу, чтобы ты умерла, как умираете все вы. Я хочу, чтобы ты летела со мной, Дженни, хочу, чтобы ты стала одним из нас и обрела ту силу, к которой стремилась всю жизнь. Эта жажда сильнее песни золота, которую мы слушали вместе. Почему — не знаю. А ты? Разве ты сама не хочешь этого?»
Вопрос остался без ответа.
Не стоило бы Джону вставать с постели, но, как только Дженни очнулась, он, конечно же, приковылял по ступеням в верхний двор и присел на краешек узкого ложа. Оглаживая ее волосы, как в те дни, когда Дженни, покинув каменный дом на Мерзлом Водопаде, приходила погостить в Холд, он рассказывал ей о том, что случилось за эти дни: о снятии осады с Цитадели, о возвращении гномов в Бездну, о делах Гарета и о подборе книг для библиотеки Холда, — просто рассказывал, не вынуждая Дженни ни отвечать, ни задумываться. И все-таки каждое его прикосновение вызывало боль, сравнимую лишь с болью от злобных заклинаний Зиерн.
Да, Дженни сделала свой выбор десять лет назад. Или, может быть, тогда у нее не было выбора?.. Даже не поворачивая головы, она знала о том, какие мысли возникают сейчас в хрустальной глубине пристальных глаз дракона.
Когда Джон поднялся, Дженни коснулась рукава его черной потрепанной мантии.
— Джон, — тихо сказала она, — могу я тебя попросить кое о чем? Пошли кого-нибудь к Мэб и скажи, чтобы она сама подобрала книги по магии. Если можно, то и по магии гномов тоже.
Лежа на узком соломенном тюфяке, который вот уже четыре ночи был ее единственным ложем, она глядела в сторону; грубые черные волосы разметались по белому полотну. Какое-то мгновение Джон молча смотрел на нее.
— А разве ты не сама займешься этим, милая? — спросил он наконец. — Книги-то нужны прежде всего тебе.
Она покачала головой. Джон стоял спиной к свету; черты лица размывала тень. Дженни хотела ободряюще коснуться его руки, но что-то запретило ей сделать это. Холодным, как серебро, голосом она пояснила:
— Во мне магия дракона, Джон. Она не нуждается в книгах. Книги — для Яна, у него есть способности к колдовству.
Аверсин все молчал, и Дженни заподозрила, что даже колдовские способности старшего сына для Джона не секрет.
— А разве не ты будешь учить его? — тихо спросил он.
Дженни снова покачала головой.
— Я не знаю, Джон, — прошептала она. — Я не знаю. — И, видя, что он собирается положить ей руку на плечо, сказала: — Не надо. От этого станет только хуже.
Он помедлил, всматриваясь в ее лицо. Потом покорно повернулся и двинулся к лестнице…
Так она ничего и не решила до самого дня отъезда из Цитадели. Дженни часто ловила на себе взгляд Джона, когда он полагал, что она его не видит. Дженни была благодарна ему за то, что он ни разу больше не пустил в ход это страшное оружие — не заговорил с ней о сыновьях. Ночами она видела лунное мерцание драконьей чешуи в дальнем конце верхнего двора. Иногда Моркелеб кружил над Цитаделью. Припорошенный светом зимних звезд, он плыл, казалось, сквозь сердце космоса…
Утро выдалось ясным, хотя и обжигающе холодным. Из Бела прибыл попрощаться сам король, окруженный благоухающей гирляндой придворных, с опаской поглядывавших на Джона и, видимо, сильно удивлявшихся, как это они осмеливались в свое время потешаться над ним и не поплатились за это жизнью. Вместе с ними вернулся и Поликарп, а также Гарет и Трэй, ведущие себя так, словно уже были помолвлены. Трэй снова перекрасила волосы (теперь они были ало-золотые), но зачем-то заплела их совершенно по-детски — в две косички.