По дороге из Бела тянулся караван навьюченных лошадей и мулов с припасами для дальнего путешествия и с книгами, ради которых Джон, собственно, и собирался жертвовать жизнью. Дженни, вновь облаченная в тусклые северные пледы, безразлично смотрела, как Аверсин преклоняет колено перед высоким изможденным стариком, благодаря за милость и принося клятву верности. Король слушал его весьма благосклонно, хотя время от времени принимался с беспокойством оглядывать лица придворных, как бы ища и не находя среди них кого-то.
А Джону он сказал:
— Что же вы так рано отбываете? Кажется, вчера только представились — и уже назад?
— Путь домой долог, милорд, — почтительно отвечал Джон, разумеется, и словом не обмолвившийся, как он неделю ждал в Королевской галерее повеления сразиться с драконом. Ясно было, что память старика сохранила о тех днях весьма немного. — Лучше отправиться пораньше, пока снега еще неглубоки.
— Жаль… — Король соболезнующе наклонил голову и пошел прочь, ведомый под руки сыном Гаретом и племянником Поликарпом. Пройдя шаг или два, он вдруг приостановился, встревоженный каким-то смутным воспоминанием, и повернулся к Гарету. — Но этот… Драконья Погибель… Он ведь убил дракона, не так ли?
Объяснять, каким образом было спасено королевство, показалось Гарету делом сложным, и поэтому он просто ответил:
— Да.
— Это хорошо… — сказал король и покивал одобрительно. — Это хорошо…
Гарет передал его Поликарпу, и тот, как хозяин и господин Цитадели, повел короля на отдых. Придворные потянулись за ними яркой стайкой декоративных рыбок. Три маленькие коренастые фигуры, облаченные в шелк, колеблемый ледяным утренним ветерком, задержались и подошли к Гарету и Джону.
Балгуб, новый владыка Бездны Ильфердина, несколько чопорно склонил седую голову и сухо поблагодарил лорда Аверсина, правда, не уточняя, за что именно.
— А что ему еще оставалось делать! — заметил Джон, когда гномы последовали за королевской процессией. Одна лишь Мэб, уходя, оглянулась на Дженни и подмигнула ей. Джон продолжал: — Не мог же он, в самом деле, подойти и сказать: «Спасибо за то, что взорвал Камень». Тогда бы вышло, что Мэб была права…
Гарет, так и не выпустивший до сих пор руку Трэй, засмеялся.
— Знаешь, я думаю, что в глубине души он и сам это сознает, хотя, конечно, этой проделки он нам не простит никогда. Во всяком случае, в Совете он со мной учтив, слава Сармендесу… Мне ведь предстоит решать с ним государственные дела.
— Вот как? — В глазах Аверсина на секунду вспыхнул живой интерес.
Гарет потупился и некоторое время молчал, по старой привычке теребя кружево на рукаве. Когда же наконец он поднял глаза, лицо его было исполнено печали и усталости.
— Я думал, все будет по-другому, — сдавленно сказал он. — Я думал: раз Зиерн мертва, отец быстро поправится. Ему уже лучше, ты сам видишь… — Он проговорил это с уверенностью человека, пытающегося убедить самого себя, что разбитая и собранная из осколков статуя прекрасна, как прежде. — Но он стал таким… таким рассеянным. Бадегамус говорит, что он не помнит даже, какие эдикты подписывал вчера. Пока я был в Беле, мы создали Совет — Бадегамус, Балгуб, Поликарп, Дромар и я. Нужно разобраться, что теперь делать. Отцу я сказал, что он сам собирался создать что-то в этом роде, и он сделал вид, что помнит… Он и сам чувствует, что стал забывчивым, просто не знает, почему. Иногда он кричит во сне, зовет то Зиерн, то маму… — Голос принца дрогнул на секунду. — Но что, если он никогда не поправится?
— Что, если он никогда не поправится? — мягко переспросил Джон. — Рано или поздно королевство стало бы твоим, мой герой.
Он повернулся и принялся подтягивать подпруги на мулах, готовых к путешествию по северной дороге из Цитадели.
— Но не теперь же! — Гарет следовал за Джоном; слова вылетали из его рта вместе с облачками пара. — Я чувствую, что времени для самого себя у меня просто не остается! Вот уже месяц, как я забросил поэзию. Так хотел взяться за южный вариант баллады об Антаре Воительнице…
— Время будет. — Драконья Погибель приостановился, положив руку на крутую шею Молота Битвы, подаренного на прощание Гаретом. — Станет полегче, когда люди поймут, что нужно идти прямо к тебе, а не к твоему отцу.
Гарет горестно покачал головой.
— Это далеко не одно и то же.
— Ну, не все сразу дается, конечно. — Джон двинулся дальше, подтягивая Подпруги и проверяя ремни на узлах с книгами. Здесь были фолианты об искусстве исцеления, работы Анацетуса о больших и малых демонах, Лукиардов «Даритель огня», тома по инженерии и юриспруденции людей и гномов. Гарет следовал за ним, убитый сознанием, что он — лорд Бела и отвечать за королевство — ему. Успокаивающее «когда-нибудь», к которому он привык с детства, обернулось грозным «теперь». Дженни наблюдала за ним, с сочувствием думая о том, что Гарету, как и Джону, придется отныне бросить любимые занятия и делать лишь то, чего требует государство. Разница только в том, пожалуй, что Гарет принимает владение, уже приведенное к миру и спокойствию; и, кроме того, Джон был на год моложе принца, когда подобная ноша свалилась ему на плечи.
— А что Бонд? — спросил Джон, взглянув на Трэй.
Та вздохнула и вымученно улыбнулась.
— Все спрашивает о Зиерн, — тихо ответила она. — Он действительно любил ее, ты же знаешь. Ему известно уже, что она умерла, и он пытается припомнить, как это случилось. Я сказала, что она упала с лошади… Странно. По-моему, он подобрел. Он никогда не станет тактичным, но теперь в нем нет этого желчного остроумия, и я думаю, вреда от него людям будет меньше. Уронил вчера чашку (он какой-то теперь неуклюжий) — и даже извинился. — Ротик ее чуть скривился — должно быть, Трэй сдерживала слезы. — Раньше он во всем, что бы ни случилось, винил меня, а я заранее чувствовала себя виноватой.